Сегодня утром она спросила Туафа:
— Вы любите фрукты?
— Я их любил давно. Но их здесь нет. Здесь нет ни деревьев, ни ветвей и им не на чем расти.
— Я понимаю, — сказала Эроя. — Фрукты любил тот, кто остался на Дильнее. А вы механизм. Но для механизма у вас очень красивое лицо и обаятельная улыбка. Кто вас сделал?
— Природа.
— Природа не создает механизмы.
— Откуда вы взяли, что я механизм? Я живой дильнеец, такой же, как Веяд.
— Докажите!
— Но как я могу доказать? Я даже не могу обнять вас. Оболочка, в которой спрятан ваш внутренний мир…
— Не говорите пошлостей. Что из того, что у вас красивая оболочка? У вас нет сердца.
— Не говорите мне этого. Не говорите! Я сам думал, что у меня нет сердца, пока не познакомился с вами. Скажите, Веяд считает вас своей?
— А что он сказал вам обо мне?
— Ничего. Почти ничего.
— А все-таки?
— Он сказал, что вы отражение той Эрои, которая осталась на Дильнее. Что-то вроде снимка…
— Значит, он не считает, что я живое существо?
— Зато я считаю.
— Благодарю. Но вы не боитесь его? С минуты на минуту он может прийти. Островок мал, и ему негде задержаться, даже если бы он этого пожелал.
— Мал? Значит, вы имеете представление о малом и большом? А Веяд говорил мне — вам не дано понимать, что такое пространство… Я так и знал. Он хочет умалить ваши достоинства, принизить вас.
— Для чего?
— Разве я знаю, какие у него планы? Он хитер и своенравен. И, кроме того, он тоскует по той, что осталась на Дильнее. Ее, кажется, зовут так же, как вас: Эроя. Но она далеко, она даже за пределами мечты, а вы здесь. Ее реальность только в воспоминании, а ваша — в наличии. Но он любит не вас, а ту, что далеко, бесконечно далеко отсюда.
— Но я и есть она. Значит, он любит меня. Но довольно говорить о Веяде, расскажите лучше о себе. Чем вы занимались на Дильнее?
— Украшал жизнь и изучал прекрасное. Увлекался логической игрой и плаваньем. Я бы отдал десять лет жизни за хорошее озеро, речку или даже простой купальный бассейн. Мне так хочется поплавать, хоть разок нырнуть в глубину. Вам доводилось плавать?
— Не доводилось. И, кроме того, у меня нет рук и ног.
— Простите, я забыл об этом. Когда я слышу ваш голос, я забываю о ваших телесных недостатках.
— Веяд тоже забывает о них. Так почему же вам не устроить здесь купальный бассейн?
— Здесь нет воды. С помощью устаревших аппаратов мы можем приготовить ее только для утоления жажды. Я мечтаю о реке, о море, об озере, о дождях. Иногда я закрываю глаза и начинаю вспоминать, как шумят дожди в лесу, как большие капли падают в воду и образуются пузыри. Неужели я никогда не услышу шума дождя, удара грома, не посижу на траве, глядя в небо и на верхушки деревьев? Сегодня ночью мне снилась лесная тропа. Я шел по ней, чувствуя под ногам живую, влажную, напоенную настоем трав, почву. Потом я проснулся и вспомнил, что от лесной тропы до меня сотни миллионов километров. Как мне хотелось бы хоть один раз услышать птичий свист и шум водопада, поднять с травы упавший лист…
— Для чего вы мне говорите это?
— Для того, чтобы найти сочувствие, услышать слова надежды.
— Вам хотелось бы поскорее вернуться на Дильнею?
— А вам?
— Мне? Но ведь я и создана для того, чтобы напоминать об отсутствующей. Я изображение, портрет, духовный портрет Эрои. Там, на Дильнее, я никому не нужна.
— Вот и пойми нас. То вы отрицаете, что вы отражение, то утверждаете. У вас нет логики. Вы алогичное существо.
— Веяд говорил мне это сотни раз. Но я сама хочу выяснить, кто я.
— Разрешите, я вам помогу. Вы чудесное создание. Меня влечет к вам. Как странно, что ваш внутренний мир спрятан в этот комочек вещества. Шар. Шарик! Но в этом шарике спрятана Вселенная. Ум. Чувства. Лукавство. Юмор. Одного не хватает: опыта. И чуточку бы больше логики. Эрон-младший недоглядел…
— А кто такой Эрон-младший?
— Разве вы не знаете? Великий кибернетик и физиолог. Брат Эрои.
— Мой брат?
— Нет, брат Эрои.
— Но ведь я-то и есть Эроя. Если я не Эроя, так кто же я?
Туаф смущенно промолчал.
— Кто же я? Почему вы не отвечаете? Я жду ответа.
— Мне непонятна сущность вашего вопроса. Ни один дильнеец не будет спрашивать у других, кто он. Если он сам не знает, кто он, так как же могут знать другие? Потому я и не могу ответить.
— Кто я? Мне это нужно знать. Нельзя жить, не зная ничего о себе. Кто я?
— А что отвечал на ваш вопрос Веяд?
— Он лавировал, занимался софистикой, отвечал то «да», то «нет», то отрицал, то утверждал. Наконец, он признался мне, искренне признался, что он не знает. Но вы-то должны знать. Кто я?
— Вы шар, шарик. Я люблю вас. Неважно, что вы комочек вещества. Для меня вы весь мир. Говорите! Я готов вас слушать хоть весь день.
— Тише! Я слышу чьи-то шаги. Но так как здесь никого, кроме вас, меня и Веяда нет, значит, это он.
— Да, это он. Побеседуем в другой раз.
Где те два столетия, которые подарила Ларвефу судьба? Он был дважды молод, той молодостью, которая осталась в другой, утраченной эпохе, и той, что началась здесь после возвращения на Дильнею, началась и продолжалась. Не мечтал ли он отлучиться еще на пятилетие в космос и выиграть еще сто семьдесят лет?
Арид не смел задать столь бестактный вопрос своему другу. Но он не догадывался, что у Ларвефа не хватило бы на это сил. Значит, снова потерять навсегда новых своих современников, друзей, любимую женщину и снова в новом, уже совершенно новом мире искать общения с другими поколениями и снова тосковать по навсегда утраченному.