— Послушайте, Веяд, — остановил он своего спутника.
— Слушаю, — сказал насмешливо Веяд.
— Познакомьте меня с ней.
— С кем?
— С той, с которой вы разговаривали сегодня ночью. Где вы прячете ее? Я хочу знать.
— Вот как! А может, она не захочет с вами знакомиться?
— Почему? Она меня не знает. Я требую!
— Пустые слова! И, кроме того, ее здесь нет.
— А где она?
— На Дильнее.
— Но с Дильнеей нет связи. А я слышал ее смех.
— Это не ее смех.
— А чей?
— Чей? Не знаю. Философская загадка, гносеологическая проблема…
— Лжете! Проблема не может смеяться и говорить на живом дильнейском языке. Не с проблемой же вы объяснялись в любви!
— А вы подслушивали?
— Я не подслушивал. Я услышал нечаянно.
— Если нечаянно, то вам могло и показаться. Может, вы слышали женский смех во сне?
— Во сне так не смеются. Познакомьте меня с ней, Веяд. Я вас прошу. Мне надоело одиночество. Клянусь, я не буду отбивать ее у вас. Мне просто хочется перекинуться словом с кем-нибудь, кроме вас и этого обнаглевшего автомата, этого искусственного гроссмейстера, чье искусство выводит меня из себя. Познакомьте меня с ней!
— С проблемой?
— У этой проблемы, вероятно, теплые круглые руки и насмешливые живые глаза?
— Вы ошибаетесь.
— Но у нее есть имя?
— Имя есть, но имя это еще не все.
— Как ее зовут?
— Эроя.
— Она здесь? Где-то тут? Поблизости?
— Вот это-то как раз и загадка. Здесь ли она или там? Ее бытие, если это можно назвать бытием, в какой-то степени снимает противоречие между «здесь» и «там». Она здесь и не здесь. Она там и не там.
— Бросьте играть пустыми словами. Тоже мне диалектик! Небось обнимались не с фигуральным выражением, а с живой фигурой. Софист!
— Я не обнимался. И, кроме того, у нее нет фигуры. Она комок бесформенного вещества.
— Так и поверю вам!
— Клянусь, что она мала и бесформенна!
— Значит, все-таки она существует, она здесь!
— Здесь только отражение ее.
— Не может быть. Смех был слишком реален. И слова… Отражение не может отвечать на вопросы. А в прошлый раз… Ведь я давно догадываюсь, что вы кого-то прячете.
— Я прячу мечту.
— Мечту? Но с мечтой не разговаривают ночью. Я слышал голос. Веяд, я настаиваю. Я хочу знать. Покажите мне ее.
— Как-нибудь в другой раз, — уклончиво ответил Веяд.
— Я требую!
— Требую? Забудьте это слово. Живя на Уэре, нельзя чего-нибудь требовать. Здесь можно только ждать. Вот и ждите…
Эрон-младший познакомил Эрою со своим помощником, логиком Аридом.
— Это Арид, — сказал он. — Мой друг Арид. Посмотри, Эроя, на него. Этот ученый обогнал нас на полстолетия или даже на целый век. Он живет в другом тысячелетии. Как это ему удалось? Спроси его. Но он едва ли выдаст свой секрет.
— Бросьте, Эрон. Вы хотите бросить тень на мою реальность.
— Если бы я сомневался в вашей реальности, я бы не поручил вам проектировать логику искусственного мозга небывалой мощности.
Эроя с любопытством взглянула на Арида. Нет, он был слишком реален для дильнейца, избравшего своей специальностью изучение логики. Плотный, по-видимому, склонный к полноте, он был больше похож на актера-комика, чем на философа. Наивное, чуточку плутоватое лицо взрослого ребенка. И смеялся он совсем по-детски, весь преображаясь и погружаясь в то удивительное состояние, истинный смысл которого до сих пор не удалось открыть. Что рождает смех? В чем сущность смешного? Об этом гадали мыслители еще на заре цивилизации. Но вот дильнейцы раскрыли происхождение жизни, а до сих пор не знают, что такое сущность смеха. Правда, это никому не мешает смеяться.
— Чему вы так весело смеетесь? — спросила Эроя логика, когда ушел брат.
— Чему? Хотя бы тому, что сказал ваш уважаемый брат. Он верит в то, что действительно можно выпрыгнуть из своего времени и свить интеллектуальное гнездо в другом тысячелетии. Но птицы не вьют гнезда в вакууме, в абсолютной пустоте. Им нужна верхушка дерева, ветка или, по крайней мере, карниз дома. Моей мысли не на что опереться. А ваш брат не хочет ни с чем считаться. Ему нужен мозг, искусственный мозг небывалой мощности. Но в чем суть мощи, только ли в силе логических способностей? Как вы это себе представляете, Эроя?
— Специалисты по изучению логики обычно лишены чувства юмора. Они слишком серьезны. Вы, Арид, по-видимому, представляете исключение.
— Благодарю за комплимент. Но вы не ответили на мой вопрос: в чем вы видите главную силу мозга? Только ли в логике?
— В умении видеть смешное и смеяться, — сказала Эроя скорее шутя, чем всерьез.
— Вы даже не представляете, как вы близки к правде. Мне думается, Эроя, без смешного не существует и истинно серьезного. Вы историк. Изучаете прошлое. А известно ли вам, когда дильнеец научился смеяться?
— Фольклор полон юмора. Он единственное свидетельство того, как мыслил древний дильнеец, если не считать пещерной живописи.
— Да, — сказал задумчиво логик Арид, — у историка преимущество перед ученым моей специальности. Вы можете судить о прошлом на основании точных фактов. Будущее же, в отличие от прошлого, не спешит нам сообщить о себе. Мы не знаем, каким будет видение мира через много столетий. Я как-то сказал вашему уважаемому брату: первое, что совершит искусственный мозг, — он расхохочется от души. Ведь ему многое покажется смешным и устаревшим, ему, понявшему суть вещей, отделенных от нас завесой будущего.